ГЛАВА 9

Шаазгаз не находил себе места от тревоги и нетерпения. Время шло, а Серуга всё не было. Гоблин метался, как тигр в клетке, осыпая проклятиями Харава: он уже не сомневался, что это предводитель карманников задержал его сына. Резеда предпочла посидеть в сторонке, чтоб не попасть под горячую руку мужа и безучастно наблюдала за его метаниями.

Наконец Шаазгазу надоело ждать, и он решил действовать, хотя это было и не по правилам. Вышколенные рабы быстро переодели своего хозяина, облачили его в тяжёлую сверкающую кольчугу, щедро усыпанную драгоценными камнями, препоясали мечом в ножнах тонкой работы, и, когда один из рабов бережно подавал ему золотой королевский шлем, Шаазгаз вдруг дал знак замереть и не шуметь, напряжённо прислушавшись.

- Так и есть, - воскликнул он, - наконец-то Серуг идёт!

Рабов как ветром сдуло, только один остался, чтоб открыть дверь принцу.

Серугу пришлось пригнуться, чтобы войти. Выглядел он усталым. Сдержано поприветствовав отца и Резеду, так, как будто расстался с ними только вчера, принц с облегчением уселся на диван.

Шаазгаз с трудом сдерживал радость от встречи. Он пожирал сына глазами и с шумом втягивал носом воздух. Принц не был ранен, его одежда была в порядке, но гоблин уловил пьянящий запах жаркой схватки – запах пропитанных ядом клинков, пота и крови. Шаазгаз смотрел на сына с гордостью и восхищением.

- Харав? – наконец спросил он.

- Да, и не только, - ответил Серуг, достал из-за пояса два аскеназовских браслета и небрежно швырнул их на ковёр к ногам отца.

- Кто? – отрывисто бросил Шаазгаз.

- Уц и Узал, вместе со своими бандами. Их нанял Харав. Они пошли против наших правил.

- Я должен разобраться в этом деле, - с досадой произнёс король гоблинов, - отступление от правил – дело серьёзное. Это нельзя так оставлять. Ты пока что отдохни, поговорим, когда я вернусь.

Шаазгаз быстрым шагом покинул покои Резеды. Серуг с удовольствием отметил, что отец ничуть не изменился: так же бодр и энергичен. А вот Резеда заметно постарела. Румян и пудры на её лице было гораздо больше обычного, а глаза и брови подведены настолько густо, что она походила на куклу с нарисованным личиком. При муже Резеда смотрела на Серуга холодно и отстранено, но как только Шаазгаз вышел, её взгляд сразу потеплел.

- Серуг, ты наверное голоден, я отдам распоряжение, чтобы тебе что-нибудь приготовили.

- Если повар тот же самый, то не откажусь.

- Конечно, повар тот же, я ценю хороших слуг, - сдержано ответила Резеда, боясь выйти за рамки обычной вежливости. – Как ты относишься к баранине? Ведь в Шегараиме не едят мяса.

- Спасибо, Резеда. Я буду у себя, мне необходимо отдохнуть.

Серуг тяжело поднялся и вышел. Его покои находились в дальнем конце королевских пещер. Когда-то он жил здесь вместе с матерью, а после её смерти – в гордом одиночестве, запрещая что-либо менять. Обстановка здесь была скромной и уютной. Ива, мать Серуга, как могла, старалась скрасить своё заточение и сделать свою тюрьму похожей на родной дом.

Резеда, несмотря на тихую ревнивую ненависть к уже покойной сопернице, всё же заботилась о её покоях и всегда выделяла раба, который следил за порядком и протапливал аппартаменты принца.

Каждый раз, возвращаясь сюда, Серуг чувствовал, что вернулся домой.

Принца встретил пожилой раб, почтительно согнувшийся в поклоне.

- А где тот раб, что был здесь прежде? – равнодушно спросил Серуг.

- Не могу знать, господин, - тихо ответил раб, - госпожа Резеда назначила меня сюда два месяца назад.

- Хорошо. Мне надо быстро умыться и переодеться. Сейчас принесут обед, - распорядился Серуг, проходя в свою спальню и раздеваясь на ходу. В отличие от отца он не приходил в возбуждение от запахов боя, а наоборот торопился от них избавиться.

Раб прислуживал умело и расторопно.

Умывшись и надев рубашку из тонкого льна, Серуг решил про себя, что для полного счастья ему остаётся только как следует подкрепиться. Впрочем, обед не заставил себя долго ждать. Присланные Резедой рабы быстро сервировали стол в маленькой уютной столовой и неслышно удалились.

В гоблинской части Хут-Хула королевские пещеры были единственным оазисом, где еда готовилась на кухне опытным поваром по всем правилам кулинарного искусства, и где садились есть за столы, и пользовались столовыми приборами. Но в отличие от приличных домов Шегараима, Семерона и Санторина в Хут-Хуле употребляли в пищу мясо, и не только гоблины, но и люди.
Серуг не мог пожаловаться, что у гномов его морят голодом - питание было обильным и разнообразным: в Шегараиме варили отменный сыр, пекли чудесный хлеб, там всегда в избытке были и рыба, и яйца, и всевозможные овощи, но, несмотря на это, у гоблинского принца, родившегося в Хут-Хуле, иногда возникала непреодолимая тоска по мясу. Поэтому обед доставил Серугу необыкновенное удовольствие.

Раб прислуживал усердно, но не навязчиво. Что-то такое было в этом человеке, что Серуг решил завязать с ним разговор.

- У тебя есть имя?

- Да, господин, раньше меня звали Голам, - ответил раб.

- Судя по разговору – ты семеронец. Как же ты стал рабом, ведь в Семероне и Санторине торговля людьми запрещена?

- Это долгая история, господин. Разрешите мне не отвечать на ваш вопрос, - смиренно ответил Голам, опустив глаза.

Серуг пристально посмотрел на раба. Что же всё-таки в этом человеке, что отличает его от других рабов? Голам на мгновение поднял глаза, встретившись с принцем взглядом, и Серуг совершенно отчётливо увидел, или скорее почувствовал, что у этого раба в глубине души, среди беспросветного мрака и отчаяния, притаилась потрясающей силы надежда. Надежда на избавление… Или это только так кажется?

- Послушай, Голам, если бы ты получил свободу, у тебя было бы куда пойти?

- Да, господин, у меня есть семья, - дрогнувшим голосом ответил раб.

- Идём со мной, - приказал Серуг, вставая и направляясь к двери. Голам нерешительно замялся.

- Идём, пока я не передумал, - повторил Серуг нетерпеливо, и раб засеменил следом за господином.

Принц бесцеремонно распахнул дверь в покои мачехи.

- Резеда, у меня к тебе дело, - заявил он прямо с порога, - сколько ты хочешь за этого раба? Я забираю его с собой.

Резеда, встревоженная неожиданным появлением Серуга, растерянно переводила взгляд с принца, непринуждённо развалившегося на диване, на раба, неприкаянно и испугано топтавшегося у двери. Немного успокоившись, женщина на минуту задумалась.

- Подожди снаружи, - приказала Резеда Голаму, и раб с облегчением исчез за дверью.

- Серуг, ты забыл свои трофеи, - женщина указала на два золотых браслета, лежащих на столике у дивана.

Принц рассеяно взял их в руки.

- Так сколько ты хочешь за этого раба? – снова спросил он.

- Аскеназовский браслет – вот цена за этого раба, - глубоко вздохнув, произнесла Резеда.

- Зачем он тебе? – удивился Серуг.

- Не мне, а моей дочери.

- А Голендухе он зачем? Насколько я знаю, её сейчас даже нет в Хут-Хуле. Она кажется, неплохо устроилась в Санторине, став любовницей кого-то из дворян.

- Если моей дочери придётся вернуться сюда, я хочу, чтоб она была аскеназом, а не прозябала в каком-нибудь гареме. Я хочу, чтоб она была свободна.

Увидев, что Серуг не торопится с ответом, Резеда с отчаянием добавила:

- Она ведь твоя сестра, Серуг. Неужели ты не хочешь помочь ей? Ведь когда она была маленькой, ты всегда заступался за неё.

- Хорошо, будь по-твоему, - наконец согласился принц и положил один из аскеназовских браслетов обратно на столик. – Когда вернётся Шаазгаз, пришли кого-нибудь за мной, я буду у себя, - добавил он, вставая, и, не попрощавшись, вышел.

В своих покоях Серуг уселся в кресло и подозвал Голама.

- Теперь ты по праву принадлежишь мне, - сказал он рабу, - и я могу решать, как поступить с тобой дальше: забрать с собой, оставить здесь или отпустить. Каждый раб мечтает о свободе. Вот и докажи мне, что ты – достоин свободы.

Голам был растерян. Он ещё не решил, радоваться или огорчаться от такого поворота событий. О принце Серуге в Хут-Хуле ходили очень противоречивые слухи. Одни говорили, что он справедлив и щедр, другие – что вспыльчив и жесток. Поэтому раб не знал, чего ожидать дальше. За годы рабства он привык, что у хозяев бывают разные прихоти, и, как правило, для рабов они заканчиваются плохо. К тому же, взгляд принца был пронзительно – строг и не предвещал ничего хорошего.

- Господин, - проговорил Голам дрожащим голосом, - я понимаю, что добропорядочные и достойные люди не попадают в рабство, тем более, в Семероне, и доказать, что я – человек честный, и стал рабом по трагической случайности, невероятно трудно. Что значит слово раба? У меня есть только моё слово, господин.

- Ну так говори, рассказывай свою историю, раз у тебя больше ничего нет.

- Как вам угодно, господин. Вот моя история. Мой отец был свободным человеком. Он растил рожь под Васалемом. И я родился свободным, в свой срок наследовал отцовское поле, женился, и небеса послали нам с женой пятерых детей. Жили мы в достатке, своим трудом зарабатывая свой хлеб. Но лет десять тому назад случился неурожай. Зерна мы собрали так мало, что зимовать нам предстояло впроголодь. В такие годы работорговцы как стервятники слетаются на людское горе, их даже не страшит наказание. Вот и в ту осень в Васалеме объявился работорговец, и мой старший сын Марон совершил огромную глупость. Ему тогда было уже шестнадцать лет, он был крепкий парень и работал наравне со мной. И вот, с окончанием работ в поле, Марон придумал ходить на заработки в Васалем. А однажды вечером он вернулся домой с деньгами, и немалыми. В хорошие урожайные годы я выручал столько от продажи излишков. Марон принёс целых двадцать пять золотых, и объяснил мне, что эти деньги дал ему в долг один добрый человек, и вернуть их надо через год. При этом этот «благодетель» попросил Марона подписать долговую расписку. Мой сын обучен грамоте, но в тот момент даже не удосужился прочитать документ, который подписывал. Я был вне себя. Я сразу почувствовал здесь какой-то подвох. Наутро мы с Мароном направились в Васалем, чтобы вернуть деньги и забрать долговую расписку, но того человека и след простыл. Успокоившись и немного поразмыслив, мы с женой решили припрятать эти деньги. Но небеса распорядились по-другому. Зима выдалась на редкость суровой. Нашим родительским сердцам было невыносимо видеть, как страдают наши дети от недостатка еды и тепла, и мы пустили часть тех несчастных денег в ход. Зато следующее лето было благодатным. Я ожидал небывалого урожая и был твёрдо уверен, что выплачу долг. Но тут, где-то в середине лета, случилось страшное: однажды, под покровом ночи к нам на двор заявился тот самый «благодетель». И пришёл он не один, с ним была целая шайка вооружённых до зубов головорезов. Этот человек предъявил мне долговую расписку Марона, и когда я её прочитал, у меня волосы встали дыбом от ужаса. Во-первых, там говорилось, что мой сын должен не двадцать пять монет золотом, а пятьдесят, и что срок уплаты – не конец осени, а середина лета, и что самое ужасное, там говорилось, что в случае неуплаты долга в срок и полностью, Марон, добровольно и без принуждения отказывается от своего права свободнорожденного, и становится рабом данного господина. Я умолял работорговца об отсрочке, просил время для сбора и продажи урожая, но он был непреклонен. И тогда я пошёл в рабство вместо сына. Прежний документ был уничтожен, и составлен новый, который я с тяжёлым сердцем и подписал… Тогда в ловушку работорговца попался не только мой сын. В Васалеме и окрестностях был собран богатый урожай новоиспечённых рабов. Нас гнали ночами, тайными тропами к границе с Гераром, под неусыпной охраной. В Гераре мы оказались на рынке рабов, и там начались мои скитания от одного хозяина к другому… Вот моя история, господин, и ваше право верить или не верить моим словам. И вот ещё, что вы должны знать, мой господин, - добавил Голам, чувствуя, что под пристальным взглядом принца просто не может лгать. – Чтобы выжить в рабстве, я наступил на горло собственному достоинству, я лгал, предавал и угождал, лишь бы уцелеть, потому что я не терял надежды вырваться на свободу и вернуться к семье.

Голам опустил голову, с тоской ожидая, что будет дальше и как хозяин отнесётся к его словам.

- Откровенность дорогого стоит, - задумчиво проговорил Серуг. – Почему-то я тебе верю… Как твоё полное имя?

- Голам, сын Годара из Васалема, господин.

Серуг прошёл в спальню, где стояла изящная конторка с множеством ящичков, достал лист пергамента, чернильницу и перо. На минуту задумавшись, словно сомневаясь, правильно ли он поступает, принц наконец решительно макнул перо в чернила и начал писать.

Голам с изумлением наблюдал, как когтистая лапа его господина твёрдо и ловко выводит на пергаменте ровные красивые буквы. Раб слышал раньше, что принц Серуг – единственный из гоблинов, кому далась грамота, но видеть такое собственными глазами!

- Растопи сургуч, - приказал Серуг оторопевшему рабу и поставил на пергаменте размашистую витиеватую подпись.

Когда сургуч был готов, принц снял с шеи тонкую цепочку, на которой красовался перстень-печатка с изящной буквой « С» в обрамлении веточек вереска, и поставил печать на документе.

- Вот, Голам, твоя вольная грамота.

Раб упал на колени и дрожащим голосом чуть слышно пролепетал:

- Что я должен сделать, чтобы получить её, господин?

- Чтобы получить эту грамоту, ты, Голам, должен встать с колен, взять этот документ в руки, и набраться терпения до завтрашнего утра, потому что именно завтра утром ты станешь свободным человеком, - ответил Серуг, изо всех сил скрывая улыбку.

Голам ошарашено взял в руки документ, всё ещё не веря в реальность случившегося, и растеряно пробормотал:

- Господин, я даже не знаю, как благодарить вас, и есть ли вообще такие слова, чтобы выразить, что я сейчас чувствую…

- Ладно, Голам, не надо никаких слов… Ты мне сейчас не нужен, можешь пока что идти. Утром я выведу тебя из Хут-Хула.

Непрестанно кланяясь и прижимая к груди грамоту, раб вышел из спальни, а Серуг растянулся во весь рост на кушетке, стоявшей прямо под единственным во всём Хут-Хуле световодом. Принцу требовался отдых, потому что утро выдалось не из лёгких, а впереди ещё ждало очень важное и трудное дело.